В 1909 году в Петербурге вышел новый литературно-художественный журнал «Аполлон», вокруг которого объединились творческие люди, называвшие себя символистами.  Понятие «символ» определялся ими как знак, соединяющий две реальности, два мира — земной и небесный, связь эта устанавливается только чувствами, интуитивно, а искусство — выше всех сфер человеческой деятельности. Символизм и связанное с ним течение – декаданс, — были в то время не только образом мысли, но и образом жизни. Декадентам жизнь представлялась как «пышный, но бесплодный сад», среди молодежи было модно выглядеть мрачным романтиком, искушенным в «мистическом эросе», поклоняться языческим культам, вести разгульный образ жизни, увлекаясь алкоголем и кокаином, страдать от чахотки. Идеалом женщины в стиле «декаданс» стали отрешенные, как сомнамбулы, существа с картин английского художника Габриэля Россетти — бледные, болезненные, распущенные волосы и бесформенное средневековое платье ниспадают в лирическом беспорядке, змеиная шея и красные припухшие губы вампира.

Редактор журнала, аристократичный и элегантный Сергей Маковский, настоящий эстет, делал все, чтобы «Аполлон» был стильным. Он мечтал, чтобы сотрудники являлись в редакцию в смокингах, а в качестве редакционных дам задумал пригласить балерин из кордебалета. Но мечты остались мечтами. Всему Петербургу было известно, как Маковский умеет играть женскими сердцами. Но на «папу Мако», как звали его  друзья, вдруг нашло помешательство: он увлекся женщиной, которую никто никогда не видел — поэтессой Черубиной де Габриак. Кто она такая — неизвестно. Откуда явилась — тоже. Говорят, что она наполовину француженка, наполовину — испанка. Но стихи пишет по-русски. Говорят еще, что она изумительной красоты, но никому не показывается. Стихами ее все бредили, каждый уважающий себя петербургский поэт считал своим долгом быть в нее влюбленным.  Обычно  сдержанный художник Николай Сомов перестал спать, воображая себе внешность удивительной девушки. Другие сотрудники редакции с замиранием сердца прислушивались к телефонным звонкам: не позвонит ли Черубина, не скажет ли что-нибудь своим волшебным голосом? Только одна скромная учительница Елизавета Дмитриева зло высмеивала Черубину в своих пародиях и не упускала случая поиздеваться над ее поклонниками.

Хромоножка

Елизавета, или Лиля, как ее звали дома, родилась в 1887 году в обедневшей дворянской семье. Глава семьи, мечтатель и неудачник, рано умер. Девочка была очень болезненная, с 7 до 16 лет почти все время лежала – у нее был туберкулез костей и легких. Несчастная мечтала стать святой и радовалась тому, что больна и близка к смерти. Около года она была слепой. Лиля, как звали ее дома, хотела умереть, чтобы посмотреть на Бога и Дьявола. Тот мир для нее был всегда бесконечно привлекателен, она верила, что вся ложь ее жизни превратится в правду, и там она сумеет любить так, как хочет. У нее бывали приступы, во время которых она настолько теряла память, что совершенно не помнила не только того, что с ней происходило, но часто в совершенно фантастическом виде представляла и свое прошлое, и недавние события. Таким образом, она с юности существовала в некоем фантастическом мире, созданном ее воспаленным воображением и рассказами родных и близких.

Несмотря на болезни, Лиля окончила с медалью гимназию и Женский Педагогический институт по специальности история и французская средневековая литература.

Она была маленькой, некрасивой, полноватой девушкой с сияющими, ясными, глазами, выпуклым лбом, хромой от рождения.  Ей не хватало мужского внимания. В основном ради этого она записалась в Петербургский университет на курсы лекций по философии, испанской культуре, старофранцузскому языку и литературе, завела заочное знакомство по переписке с неким немецким студентом, скрывая свое истинное лицо и имя. Только ли ради знаний она направилась в Париж слушать лекции в Сорбонне? Там она попала в мастерскую художника, где познакомилась с поэтом Николаем Гумилевым. Он в то время был еще совсем мальчиком — бледное, манерное лицо, шепелявый говор, в руках он держал небольшую змейку из голубого бисера. Они погуляли, посидели в кафе и расстались. Встретились снова уже в Петербурге. Дмитриева вспоминала: оба с беспощадной ясностью поняли, что «это великая «встреча» и не им ей противиться».  По словам Елизаветы, это был бурный роман, Гумилев  умолял ее выйти за него замуж. Но она, якобы, была уже невестой другого, да и властность Гумилева ей не нравилась. Однако они вместе поехали в гости к поэту Максимилиану Волошину к Черному морю, в Коктебель. Лиля тут же  увлеклась Волошиным, который только что расстался с женой, долго не могла выбрать, кто лучше, но все-таки отправила домой Гумилева, хотя утверждала, что любила обоих.

Неуловимая Черубина

Первое письмо от Черубины Маковскому было прислано в августе 1909 года: написанное изящным почерком, пропитанное пряными духами, переложенное душистой травинкой. Стихи были добротные, в духе времени — с «девой угасшей лампады», «зеркалами», «алтарями», «степями чужбины» и «свечами», но в тексте содержались намеки на красоту поэтессы и окружающие ее тайны. Обратного адреса не было, но вскоре поэтесса позвонила сама. Судя по интонациям, это была уверенная в своей неотразимости кокетка. Она прислала еще одну подборку стихов, и члены редакции пришли от них в восторг. Всех очень заинтриговала личность той, которая скрывалась под претенциозным именем Черубины. Таинственная девушка несколько раз звонила Маковскому, который постепенно  выпытал некоторые сведения: у нее роскошные рыжие волосы, яркие пухлые губы, бледное лицо и походка колдуньи — воплощенный женский идеал эпохи, идеал Маковского, журнал которого оформляли художники Бакст и Лансере.  Она, как и положено героине декадентского романа, жаловалась на одиночество, была сказочно богата, но несчастна.  Ревностная католичка, воспитывалась в монастыре в Толедо, написала стихи, посвященные ее фамильному гербу крестоносцев. У нее запутанные семейные обстоятельства и отношения с духовным наставником…  Почему-то никого особенно не насторожило, что все это слишком красиво, чтобы быть правдой. Наверное, уж очень хотелось верить, что идеал встречается в жизни.

Черубина регулярно звонила Маковскому, они вели долгие возвышенные беседы. Только вот на личную встречу незнакомка никак не соглашалась. Все попытки выследить ее оказались безуспешными. Труппа актеров Черубины разрасталась: появилась и её «мать», и «кузен» – португалец дон Гарпио де Мантильо — Маковский ревновал и строил остроумные планы, как его изловить, но дон Гарпио ушёл нераскрытым с выставки в редакции.  Вдруг бедняжка заболела и отбыла в неизвестном направлении. Об этом по телефону сообщила «кузина» Черубины. По ее словам, девушка всю ночь так исступленно молилась, что к утру ее нашли без сознания. Маковский понял, что увлекся не на шутку – так взволновала его болезнь поэтессы, так не хватало ему телефонных разговоров с ней.

Дуэль

Печаль сотрудников редакции в связи с отъездом Черубины была слегка развеяна разыгравшейся среди них трагикомедией – дуэлью Максимилиана Волошина и Николая Гумилева. Огромный Волошин дал пощечину тщедушному Гумилеву на глазах у всех. Тогда никто не понял, за что. Но позже выяснилось, что Волошин вступился за честь Елизаветы Дмитриевой. У Гумилева, раздраженного поведением Лили, любовь превратилась в ненависть, и он начал публично пренебрежительно о ней отзываться, а потом повторил ей все это в глаза. За то и получил. Дуэль кончилась бескровно, оба отделались штрафом. А тут и Черубина вернулась, но снова слегла. Кризис болезни Черубины  совпал с литературным мероприятием, на котором  Елизавета Дмитриева про себя злорадствовала по поводу всерьез переживавших за Черубину поэтов. Маковскому ежедневно по телефону звонил «старый дворецкий» Черубины и сообщал о её здоровье. Среди торжественной тишины, во время доклада  Маковского позвали к телефону. Поэт И.Анненский пожал ему под столом руку и шепнул несколько ободряющих слов. Через несколько минут Маковский вернулся: «Она будет жить!». Возобновились телефонные беседы.  Теперь Маковский уже не делился их содержанием с другими аполлоновцами. Ему было неприятно, когда Иннокентий Анненский сказал: « Нет, воля ваша – что-то в ней не то! Не чистое это дело». Так продолжалось до тех пор, пока поэт Михаил Кузмин не протянул ему бумажку с номером телефона: «Звони своей Черубине».

Жестокая игра

Оставшись с Волошиным, Лиля показала ему свои стихи. Волошин посоветовал отправить их в новый журнал «Аполлон». Стихи Дмитриевой не произвели там никакого впечатления, их не приняли –  многие барышни баловались такими стихами и осаждали редакции, а литературная элита жила обособленно. Одни имели славу, жили интересно,  другие, скромные учительницы, как Елизавета, были тоже талантливы, но им повезло меньше. Элита неохотно впускала в свои ряды посторонних. Казалось бы, Лиля живет в столице, только руку протяни, но увы…

Тогда Волошин придумал, как теперь бы сказали, проект: романтическую поэтессу, да такую, о какой мечтает каждый символист, да что там – он сам о такой мечтал… Она непременно должна быть нездешней, иностранкой. Одно имя ее должно вызвать романтические ассоциации. Такое имя он нашел в романе Брэт Гарта — Черубина. Фамилия Габриак происходила от мистического названия морского черта.

По сути, художник-Волошин  изваял «внутреннюю женщину» Елизаветы Дмитриевой – такую, какой она себя хотела видеть. Но какой не была. Она  была некрасивой маленькой учительницей. Но склонная к психическим расстройствам, Лиля «общалась» с духами, слышала голоса, придумывала мифы — вдруг принималась всерьез оплакивать дочь Веронику, которой у нее никогда не было, то усопшую мать, которая в это время была жива и здорова. В общем, Лиле ничего не стоило войти в придуманный образ. И началась мистификация… Лиля писала стихи, а оформлением писем занимался Волошин. Это он красиво засушивал коктебельские травы, которые вкладывал в каждое письмо.

Когда Маковский позвонил по указанному номеру, ему ответил чарующий голос Черубины. Маковский сухо сказал, что понял — «с ним ломают комедию». В своих воспоминаниях он пишет, что в ответ услышал «голос раненой лани»: «Кто вам сказал?!». Маковский пригласил ее к себе, и она немедленно приехала. Она извинилась за розыгрыш, призналась, что «дворецкого» и «кузину» изображали ее соседи. Некрасивая Лиля произвела на Маковского гнетущее впечатление, особенно – ее страшный рот и неровные зубы. Но Маковский был настоящим джентльменом и не показал своего глубокого разочарования. Больше он Лилю не встречал, а через год женился.

Лиля прекрасно поняла, как разочаровала Маковского, и впала в депрессию. Она перестала писать стихи, уединилась, уехала на Урал,  вышла за замуж, взяв  фамилию мужа. В годы гражданской войны  Дмитриева оказалась в Екатеринодаре. Здесь она дружила с С. Я. Маршаком и писала вместе с ним пьесы для детского театра. В 1922 вернулась в Петроград и работала в детском театре, служила в библиотеке. В 1927 была сослана в Ташкент, где умерла от рака 5 декабря 1928 г.

Марина Цветаева определила русскую литературную жизнь начала прошлого века как «эпоху Черубины де Габриак».  Но вернее было бы сказать, что Черубина была порождена этой литературной эпохой, сконцентрировав в себе все ее штампы.  Как оказалось, особенно прочно они внедрились в сознание Маковского. Цветаевой  хотелось думать, что духовный мир Дмитриевой просто не соответствовал ее внешнему облику, а Волошин способствовал освобождению ее внутреннего «я»: «Не мистификация, а мифотворчество, и не псевдоним, а великий аноним народа, мифы творящего». «Народ» в лице творческой элиты тогда создавал совершенно определенные мифы в стиле декаданса. В этом смысле ничего нового ни Дмитриева, ни Волошин не открыли. Дмитриева была обычной, хоть и талантливой девушкой,  но Волошин убедил Лилю смело надеть  наряд с чужого плеча ради признания.  Макс взахлеб убеждал и Марину Цветаеву заняться под его руководством литературной мистификацией, у него в запасе было много масок. «Макс! — сказала на это Марина, — а мне что останется?» Она была цельной и смелой личностью и не нуждалась в подпорках.

Мистификация – зачем и почему?

Зачем затевается литературная мистификация? Самый простой ответ на этот вопрос — чтобы «позабавиться», «пошутить», «потешиться», но на самом деле все не так просто. Могут, конечно, мешать сословные предрассудки, политический режим, жизненные обстоятельства, но над всеми этими причинами стоит главная предпосылка – неуверенность в своих силах.  Уж слишком неприятно услышать в глаза отказ. Замечено, что почти всегда одаренный стилизаторским талантом автор прибегает к мистификации в начале своей деятельности.

У всех авторов литературных мистификаций есть общее – это тяга к игре, к переодеванию и перевоплощению – к лицедейству. В этом психологические причины мистификации. Мистификатору знакомо то наслаждение, какое испытывает актер, переодеваясь в чужой костюм и чужую жизнь. Мистификаторы эпохи декаданса знали, что играют с собственной жизнью, но зачастую они безответственно заигрывались. Расплаты же были не театральными. Испив однажды из «отравленной чаши культурных извращенностей», как сказал философ Н.Бердяев, выжить было невозможно. Наступала либо духовная, либо физическая смерть от  ухода в чужое мироощущение.

В любое время находятся люди, изображающие из себя совсем не тех, кто они есть, а то, что «модно», чтобы быть популярным. В искусстве много примеров, когда отвергнутый автор прибегает к «переодеванию» в одежды, которые нравятся публике, и в таком виде их творчество идет на ура — как в сказке Андерсена, где люди предпочли искусственного соловья живому. Но бывает, как только автор отбрасывает маску, он обнаруживает творческое бессилие. Это дарование у профессиональных писателей ни в какой зависимости от степени их таланта не находится. Так случилось и с Дмитриевой – под своим именем она ничего серьезного так и не опубликовала.

Психолог о литературных мистификациях.

Есть две версии насчет того, почему человек может увлечься литературными мистификациями.

Первая: это разновидность творчества, самореализация в определенном жанре. Скажем, есть в психологии такое понятие: патологический лгун. Человек лжет и лжет, причем на лжи его постоянно ловят, никто не воспринимает его всерьез, а он продолжает отвечать на вопросы в фантастическом ключе и рассказывать невероятные истории во всех ситуациях: не тогда, когда ему что-то угрожает или он стремится скрыть истину, а просто вообще всегда, не ради какой-либо выгоды.

Это люди, для которых их фантазия реальнее окружающего мира. Но они не сумели стать писателями, сценаристами или мультипликаторами и воплощать свое богатое воображение в социально приемлемых формах.

Похожая ситуация и с литературными мистификациями. У кого-то – талант к фотографии, у кого-то – к живописи, у кого-то поэтический дар. А у них – талант перекраивать реальность, встраивать выдуманные события и собственную персону в исторические события или рассказы о других людях. И в своих мистификациях они этот талант реализуют.

Вторая версия: попытка самоутвердиться таким вот образом. Человек хотел бы прожить более яркую, насыщенную событиями, жизнь, водить знакомства с известными людьми и получать признание с их стороны, но ему не повезло: он не попал в бомонд. Ну что же, при определенном уровне развитии фантазии можно домыслить, как было бы, если бы ему повезло, и он удостоился бы желанных знакомств, проник в высший свет и приобрел там желанную известность. Подделка истории в данном случае – желание выдать желаемое за действительное,  перепрожить собственную жизнь в улучшенном варианте, «подменить», исправить «несправедливую» реальность. Существует такая психотерапевтическая техника «перепросмотр», которая заключается в исправлении сценария уже происшедших с человеком событий – «изменении личной истории», и тоже может быть рассмотрена как аналогичная мистификация. Отличие в том, что «исправленная» реальность остается после сеанса психотерапии в душе данного человека. А мистификация предполагает ознакомление с этой «улучшенной» версией реальности широких кругов и убеждение их в том, что эта версия событий – истинная.

Ева Морозовская