*
Ковчег бумажный еле на плаву –
Не тягостны заботы и сомненья,
Но тяжек сон – янтарную смолу
Он льет в пробоины убогого строенья.
В тюрьме плавучей, в четырех стенах,
Мы спим, не различая голос шторма,
Из века в век скитаясь на ветрах
Безропотно, смиренно и покорно.
Бумажный голубь не покинет клетки,
Не бросит узколистной ветки…
И радуги не видя над собой,
Не ведаем, как тяжек наш покой.

…

Мой Михаэль

Архангел Михаэль – связующее звено между человеком и божественным началом: его имя в переводе с иврита обозначает «кто как Бог». Михаэль покровительствует еврейскому народу, ограждая его от бедствий.

1
Когда ты уйдешь – я пойду за тобой
В заветные страны.
И если в том мире ты станешь рекой –
Я лодкою стану.

Скрижали спят в скинии золотой
В Ковчеге Завета…
И если в том мире ты станешь сосной,
То я стану – ветром.

А беды, которые перешагнем,
Забудутся прочно…
И если в том мире ты станешь огнем,
То я стану – ночью.

А.Т

2.
Среди ночи вдруг осветился лес,
и померкла звезда за звездою.
Это мой Михаэль спустился с небес,
чтобы нас увести за собою.
Черным камнем пригород канул в сон,
ни одно окно не светило.
Ни мычанья, ни лая… Пустой перрон.
Проcтучали вагоны мимо.
И пока он плутал в железных путях
и о стрелки во тьме спотыкался,
горожане горели в страшных печах,
только пепел в небо вздымался.

3.
Я металась день ото дня
В лабиринте грязных дворов.
Листья жгли, шел дым от костров…
«Михаэль, не оставь меня !»
Но уже завершился путь.
Тех, кто избран, повел конвой.
Лист осенний желтой звездой
Опустился ко мне на грудь.
Подхватила меня, подняла
Потащила по льду метель.
Мой спаситель, мой Михаэль
Распростер надо мной крыла,

Уриэль подтолкнул : «Иди!»
Рафаэль сдул звезду с груди.

*

Идем бесконечным Арбатом,
бензином и пылью дыша.
Послушно шагаю за братом.
Во мне истлевает душа.
Москва утопает в пожаре
заката, но на беду
пожарные на бульваре
играют марши в бреду.

«Назад не глядеть!»- заклинают,-
«Вперед!» На стоянках урчат
такси, как голодная стая
зеленоглазых волчат.
» Вперед!» Но и этого мало,
и огненная змея —
река выползает, как магма,
под красные стены Кремля.
За нами — Содом и Гоморра,
и я оглянуться боюсь
назад, в этот хаос, в кототрый
сползает горящая Русь.
Очнуться! Оборотиться!
И с правдой на мертвых губах
повиснуть, как глупая птица
на спутанных проводах.

1972

*

Смотри же, падает звезда
На дно канала!
Она светила нам всегда –
И вот упала,
Сливаясь прямо на глазах
С гнилой водою.
Но ангел
ранку в небесах
Прикрыл собою.

*
Анапа

Своя страна для эллинов тесна:
Присели на пороге гор Кавказских.
Им ноги лижет море в пенной ласке,
Их охраняет горная стена,
Их невода удачею кишат,
Ладьи везут товар краснее солнца…
Но души-ласточки в Элладу улетят,
Едва зима Горгиппии коснется.

*
Тягучий теплый мед не иссякает.
Наполнен до краев сосуд,
Но смерть пока еще с тобой играет —
Душа уйдет на несколько минут,
У Господа покормится с руки,
Небесных зерен вдоволь наклюется,
Постранствует и вновь домой вернется —
За стены каменные, под замки.

*
Мой проводник во времени,
Куда летит вагон?
И как тебя по имени?
Твой поезд – сон.
Чай горький, залпом выпитый…
Но кто любовью сыт?
В стакане бьется ложечка,
Вагон летит.

*
В поезде ночь. Все спят.
Темень. На шпалах смоль.
В окна сбоку летят
звезды — сахар и соль.
Никто много дней подряд
высунуться не смог:
душу сносило назад,
как сигаретный дымок.
Мимо, мимо бегут
сонные города…
Куда я держала путь?
Зачем забрела сюда?
Кто решил, что составы
надо тащить во тьму,
и по какому праву
доверилась я ему?

*

Ты на финских санках под снежком.
Ты – в узорной шапке с гребешком.
Ты – король проселочных дорог!
Отшвырни дорогу из-под ног,
Не придерживая за собой ветвей –
Пусть хлестнут отставших побольней.

*

Всенощная во храме.
Он до самой зари
как драгоценный камень,
светится изнутри
Давние наши встречи.
Кладбище и луна.
Мальчик — церковный певчий.
Я — городская шпана.
Я в чьи-то сады летела.
Ты — праздновал Яблочный Спас..
Слишком разное дело
делал каждый из нас.

*

Стирка на берегу залива.

По моде взбитые волны
Чуть-чуть приглажу рукой.
Похлопаю благосклонно
застиранной простыней.
Словно астральное тело,
пар над корытом повис.
Вешать – не женское дело,
если над морем бриз.
Дыбом вставая, взметаясь
и отбиваясь от рук,
трусики, в стаи сбиваясь,
рвутся к теплу, на юг.

*
В этом саду был розовый куст
И яблоки с красным боком.
К ветке нечаянно прикоснусь –
Плод сорву ненароком.
Сколько находок, столько утрат —
А розы не мне достались…
Но счастье уж в том, что был этот сад,
Где радость и грусть сплетались

*
Cквозь искусный витраж
виден хмурый угол двора,
дальше – лес,
где покинуты гнезда
и разворованы тайны.
Сварен суп и помыта посуда –
и вот мне пора,
я сошла, как всегда,
на остановке случайной.
Луч случайно слетает с небес
на витражи.
Нет случайностей в мире,
и это –
моя аксиома.
Дай мне Бог не увидеть,
как рушатся этажи
из нелепых случайностей
возведенного дома.

***

Я привыкаю жить на сквозняке,
По нитке покрывало распуская,
Я зажимаю сердце в кулаке,
Чтобы не вырвалось и не вернулось в стаю,
В цыганский табор облаков и звезд –
Лучи да тучи приручив, скитаться,
У ветра в гриве бубенцом болтаться…

Но мир меж нами разведен, как мост.

*

Август

Тропинка вдоль заброшенного сада.
Кусты обрызганы парным дождем.
Старуха-яблоня задушена плющом :
Три яблока – вот вся ее отрада.
Но где же этих мест извечные враги –
Мальчишки из домов окрестных?
Состарились и в землю полегли,
И в красных яблоках опять воскресли.
Походкой тяжкой к яблоне придет
Беременная женщина босая
И яблоки с собою унесет,
К груди их, как младенцев, прижимая.

*

Между листьев опавших каштан отыскать,
Обогреть, как пропащую душу,
На холодный залив оглянуться – понять:
Море – лишь продолжение суши.
Нет границы условнее, чем горизонт.
Лепет совести прячется в хоре
Звезд и листьев, слетающихся в хоровод.
Небо – лишь продолжение моря.
У костра, наблюдая за танцем огня,
Словно к брату, тяну к нему руку.
Я уверена: он не обидит меня.
Он и я – мы родные друг другу.

*

С порога скидывая все печали,
И отодвинув быт на край стола,
Как в омуты, бросались в зеркала
И утонуть друг другу помогали.

Об острые ступени в хрупкий храм
Царапали мы души постоянно,
Но, возвращаясь по своим углам,
Старательно зализывали раны.

Пусть боль и риск – смертельная игра,
В двойную жизнь бросались безоглядно.
Но, может статься, что придет пора –
Не хватит сил, чтоб вынырнуть обратно.

*
Можно с прошлым спорить и сражаться,
Можно с тем, что было, согласиться.
Нужно — но никак не научиться
никогда назад не возвращаться.

*
C неба льются осколки
хрустального замка.
Королевская дочь –
проститутка и наркоманка.
А король – алкоголик,
наследник престола – бандит.
Королева со смены вернулась
и спит.
Такова цена искристого снега,
кружев инея, звездного фейерверка.
Им босыми ногами по стеклам идти,
Им – утраченный дом, а нам – конфетти…

*
Как закладку из сказок дождя,
Я поймаю лист на лету.
Я хочу на весах октября
Взвесить истины – эту и ту.
Эта – яблоком ляжет в ладонь
И придется как раз по руке.
Та – все мечется в березняке,
Из рябин иссекая огонь.
Эта – рыжая кошка в тепле,
Та – как белка на старой сосне,
Эта – малый ребенок во сне,
Та – как всадник на скакуне.
Эта – преданность без любви,
Та – предательство от тоски.
С этой — ты жила и живи,
Ту — ветра разнесут на куски.

*
Как твоя жизнь, лесная травинка моя?
Все ль тебе ладно? Солнца и влаги хватает?
Дышит шуршащая суть – суета бытия —
Как бумага из принтера, дни вылетают.
Жесткими дисками годы ложатся во ствол,
Лес как архив мелодий жизни и смерти.
Ландыши поят нектаром забвения пчел,
Белыми пальцами перебирая всемирные сети,
Выстелют свой хоум-пейдж мхом и травой,
тонко заткут кружевною березовой тенью…
Что это было? Со мной, не со мной?..
Помнишь меня? Хотя бы солги во спасенье…

*

Л.Е.

Какие были игры и затеи,
и топот, и мячей тяжелый стук!
Взахлеб глотал любой привычный звук
наш школьный двор:
он знал, что опустеет,
дождь вскоре смоет яркие ковры,
начерченные на асфальте мелом,
и ветер по площадке опустелой
протащит шлейф конфетной мишуры,
и как вода, над мячиком трава
сомкнется, заживут колени…
Промчится лето, минет жизнь сама…
Но за воротами нам больше нет спасенья.

*
Это воздушное кружево,
Пожалуйста, прошу осторожнее,
Одно неверное движение –
И вы распустите меня по ниточке,
А другого такого узора
Нет нигде в мире
И никогда уже не будет.

*
Поле очнулось в холодной росе.
Треснуло яблоко с червоточиной.
Лопнул фонарь на пустынном шоссе –
Брызги стекла на рифленой обочине.
Время подвохов с багрянцем и золотом,
Время предутреннего ветерка,
Света дневного в лампах расколотых,
Красного яблока и молока.

*
Сгустился мрак со всех сторон,
Спит рыцарь городской,
И будет город занесен
Не снегом, а тоской.
По крыши заметет дома,
Сугробы глубоки.
Лишь детям радостна зима –
Такие чудаки!

*
Что делать мне, заложнице зимы?
Декабрь с утра канючит, как убогий,
Тепла и ласки, а с приходом тьмы
Колючей крошкой сеет по дороге.

Спаси меня! Смотри: мой дух ослаб.
Что соткала, всё расползлось на нити.
Идет циклон, растлитель снежных баб,
Знамен затасканных коварный развратитель.

Спаси меня! Мечтаю улететь
В твои края, где перед новым годом
Поют и пьют, где могут отогреть
Горячим чаем, вересковым медом.

*
Ты прячешься за множеством затей,
Спокоен, если «нет» и если «да».
Ты не пускаешь в этот мир корней,
Взлетишь, не разбегаясь, – но куда?
Сполна оплатишь ледяной покой —
Исчезнет разом из-под ног земля.
Когда ты скажешь: «Милая моя!» —
Никто не отзовется: «Милый мой!»

*

Петербург

Злом ли, золотом
грифонов не купить.
Чутко дремлют львы
у своих дверей.
Сфинкса надо бы
как-то приручить,
Но не приручить
городских зверей.
Чуть помешкаешь, —
постамент пустой:
Нет ни всадников,
ни лихих коней.
Снег увяжется
следом за тобой,
Весь в подпалинах
мутных фонарей.

*
Ах, какие туфельки!
Белый атласный верх, серебряная пряжка,
благородно скругленный носок
и тонкий каблучок, который, наверное,
так звонко стучал бы
по белому камню
иерусалимских мостовых!

Я бы никогда не бросала их в прихожей
как попало,
а протирала после каждой прогулки и складывала в коробку…

Но они так и останутся по другую сторону стекла
на витрине
В музее Аушвица,
А я
каким-то чудом
стою на этой.

*

Безвременье

Вот день отошел, в себя не придя,
без покаянья.
Поля залегли в предвкушеньи дождя,
полны ожиданья.
Где небо сворачивается в рулон
засвеченной пленкой,
неведомый путь дрожит,-раскален,
над старой бетонкой.

А вещи и имени вместе не быть —
союз их распался.
Беги без опаски туда, где ступить
никто не решался.

*

В нашей стране, окруженной врагами,
Мы апельсины пинаем ногами.
Жизнь изнурительна и дорога,
Каждый отчетливо знает врага.
Не из арабских селений грядет он,
Самоубийца, взрывчаткой обмотан,-
Смотрит из зеркала после вчерашнего…
Где еще встретишь такого же страшного?!

*

В ту осень мы не наблюдали чисел,
И как ночлежка, жизнь была убога.
Запрыгали обрывки старых писем
По глинистым расхлябанным дорогам.

Мы видели, что осень уступает,
И золото свою теряет ценность,
И за бесценок ветер покупает
У леса наготу и откровенность

Мы приучили тучу к нашей крыше,
И дождь к нам неизменно возвращался,
А рыжий кот в листве такой же рыжей
Себя не различил и потерялся.

*

«Да как же так?» — шептали мне кусты.
«Куда? Зачем?» — вослед скрипели двери.
Чужая жизнь шагнет из темноты,
И кресла выгнут спинки, словно звери.

А за окошком – дождик проливной,
Но гром – не гром, игрушка-погремушка.
Самообман, иллюзия, ловушка.
Зачем я здесь и кто это со мной?

Я, кажется, сюда на праздник шла?
Он кончился до моего прихода.
Остались чашки посреди стола
Да календарь ненынешнего года.

*

Девочка провожает кошачьим взглядом
снующий меж машин велосипед
парень едет
небрежно прижимая большое зеркало локтем
как уверенно сидит он в седле
как настойчиво крутит педали
перебегают зеркало
два манекена в витрине
старушка с палочкой
семейство с детской коляской
мальчишка на роликах.
девушка на шпильках
блестящий шекель
собака
пара хасидов в черных шляпах
воробьи в драке за муху
мужские трусы на веревке

*

Если, не замышляя побега,
Только раздвинуть морозные перья, —
Видно зависливые деревья
Не выносящие тяжести снега.
В панике ветра льдинки-снежинки
От фонаря начинают круженье,
И потому на этой картине
Так пересвечено изображенье.

*
За что зацепиться? За цацки акаций —
Медовых соцветий дождь золотой?
Я воздух тягучий сминаю рукой,
и не за что, не за что удержаться!
Ты станешь мне мстить парфюмерным удушьем
Магнолий, гибискусов, орхидей,
Дождями промозглыми, летнею сушью
Но все же любви не получишь моей.

*

Клад обнаружен, растрачен, развеян —
золото Партии Солнечных Пятен.
Мшистый пригорок в деревьях уверен,
честный ручей кристально прозрачен,
млеет клубника по огородам,
на брудершафт пьют вьюнки и ромашки…
Мельничных крыльев шальные замашки
выведут тени на чистую воду.

*

Блок из Варшавы

«Когда вы стоите на моем пути,-

Говорил он мне, пока я помогала ему надеть
заплечный мешок,-

-Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите все о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту —
Что же? Разве я обижу вас?»-

Он протянул мне кусочек сахара.
И где только раздобыл?!

— «О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я — сочинитель,
Человек, называющий все по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Все же, я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
чтобы мы с вами встретились лет через десять,
тогда и поговорим.»

Он махнул рукой
И побежал к рабочей колонне,
Которая собиралась у ворот гетто.
Овчарки надрывались от лая.

На ходу обернулся и крикнул:

— Право, я буду рад за вас.

Через десять лет мы встретились –
Два облачка над Варшавой.

*

Под небом северного Тель-Авива

Многоэтажка на Аялоне
доходного зодчества,
Сыграй мне мелодию на домофоне –
«Сто лет одиночества»
В честь таракана, ползущего в лифте
В пентхаус
на ПМЖ —
вкусил он отравы
в ходе забавы
с сородичами
в гараже.
В Кейсарию мчится
Лихой «ягуар» —
Где кэш шелушится,
Как лишний загар.
По Аялону
Несутся машины
Как рыбы на нерест,
В потоке хамсина,
Блестя и скользя
Сквозь воздушную слизь
К бездонному морю
По имени Жизнь.
Навстречу – другие,
Боясь не успеть,
К бездонному морю
По имени смерть.

*

-Не пожалей мне ласковых слов-
Все ли ты их еще помнишь?
Летний словарь многословных лесов
Я отошлю тебе в помощь.

-Слов этих я не найду в словаре –
сгинули вместе с листвою.
Так тяжелы снега на траве,
Но не болит неживое.
Я не хочу ни воды, ни вина,
Зря ты над хлебом колдуешь.
Я не припомню твои имена.
Значит, ты не существуешь.

*

Он шагал весь день из последних сил.
Засветилось во тьме окно.
Он вошел в избу и воды попросил,
и ее превратил в вино.

Молодая вдова по глаза в платке
разводила огонь в печи.
Он погладил ее по смуглой руке
и накинул наряд из парчи.

На столе — не глиняные горшки,
а хрусталь и китайский фарфор…
Он ушел. Все исчезло.Хозяйка с тоски
целый день белила забор.

*

Перед Пасхой

Все страсти переводят в низкий штиль
сугробы снега, грязные уроды.
Холодный ветер поднимает пыль,
и пестрый мусор водит хороводы.
Конфетный фантик счастлив этим днем,
который на крыло его поставил:
он воспарил над мусорным бачком,
а ветер в воздухе его расправил.
Шатается мужик навеселе,
как отмороженный листок дубовый.
И город, как покойник на столе,
лежит у моря, ко всему готовый.
А в городе — у каждого жилье,
где каждый в одиночку глушит зелье,
как таракан отраву. Но питье
дурманит голову и не дает веселья.
Мессия медлит…

*
Пусть нас уносит в Никуда,
и не спастись.
Пусть не останется следа —
не суетись.
Людская жизнь — она была
всегда такой:
лишь след от птичьего крыла
в воде речной.

*

Равнодушные дети ранних насквозь промерзших трамваев,
насильно разбуженные, насильно одетые –
валенки, мутоновая шубка, варежки на резинке,
за ночь подсохшие на радиаторе,
зевок на пустой желудок.

Трамвай тащится в анемичном свете прожекторов
в самый гиблый, сырой предрассветный час
вдоль бесконечных заборов
из Копли вверх, на Маяка,
с Маяка – вниз, в Копли –
недетская карусель,
встречные перевозки обреченных –
тебя все равно оторвут от мамы
и уведут
есть манную кашу и пить кофе из цикория.

Никто не знает, когда разомкнется круг, трамваи сойдут с рельсов
и потащат от привычного ужаса в неизвестность.

*
Среди нас обретают пристанище детские души
В мире глупых запретов и четких ненужных границ.
Примеряют одежду, смеясь и условности руша,
И сдирают ее, если жмет,
Теряясь средь масок и лиц.
Эти легкие души попробуют разные формы
Ради той, что сойдется точь-в-точь и станет навеки собой,
Станет именем, прочным сосудом и нормой,
Станет личным застенком и одиночной тюрьмой.

*
Станет мне скучно.Ни свет, ни заря
выйду на площадь и встану посередине.
Чья это площадь? Просто ничья.
Имя Свободы дано ей по этой причине.

Меня подхватит весенний смерч.
Я буду плеваться чешуйками ольховых почек
в глаза всем встречным, чтоб им не успеть
затормозить мой полет и сделать его короче.

Как жаль! Ты со мною не будешь там:
ты — обладатель лично своей свободы.
Богач! Но я грошик тебе подам
из тех, что солнце бросает в воды.

*
Гитарист
Выщипывает музыку
Из тяжкого тучного тела ночи.

Дешевый плюш южного неба
особенно хорошо шел когда-то на портьеры.
Помните — к нему еще давали жестяную луну –
«пришей сам»?
Еще и сейчас
кое-где в выбитых окнах тель-авивских трущоб
Ветер трепет синие плюшевые лохмотья,
А луна до сих пор сияет как новая.
Женщина вспоминает
И мотает клубок звездной шерсти –
Свяжет старику фуфайку,
Чтобы стало тепло на сердце.

*

Судьба пометит эту дверь крестом
И взломщику безвременье укажет,
И он к тебе ворвется с топором,
Твой мир порушит и тебя повяжет.
Как хорошо, что хлынувшая кровь
Глаза зальет и от тебя укроет:
Не золото он тащит, а любовь,
Не образа, а самое святое.
Ему богаче все равно не стать:
Любовь и совесть – ветхие одежды!
Но ты-то! Ты останешься лежать
Среди осколков веры и надежды.

*

Сумерки в Яффо

Море по привычке приласкает
Яффо, как законную жену.
Смуглый мальчик
камешки бросает
в жестяную ржавую луну.
В звездном коммунальном коридоре
меж землей и небом —
одинок,
он босой ногой толкает море
в надоедливый тяжелый бок.
Тени, словно тряпки и  пожитки,
брошенные в спешке на песке.
Город белой шоколадной плиткой
Оплывая, тает вдалеке.

*

У Летейского берега все оставляет душа –
Так легка и свободна – корма под ногой не качнется,
Ступит в лодку и даже не обернется,
И в Загробное царство ладья поплывет не спеша.

Из жилища изгнанница, плачет любовь над водой,
Как ребенок покинутый, мечется в горе сиротка.
Смерти ей не дано, и ей страшно быть теплой, живой,
Возле мертвой реки, где плавает черная лодка.

А у нас за окошком надежно горят фонари,
Все уснут, но мне спать чье-то горе мешает.
Я иду к тебе, слышишь, не плачь, потерпи до зари,
Отдохни, пока легкий туман берега укрывает.

Мы вернемся с тобой в это страшный и горестный дом —
Пес и кошка следят, как в печи догорают поленья,
И не спит человек, что со мною едва ли знаком –
Я хочу стать покоем его и его утешеньем.

*

Улеглась суета отошедшего дня.
Длинный Герман, как прежде, влюблен.*
Как ему надоела людская возня!
Он устал от гербов и знамен.
Как девчонка шальная, звезда подмигнет
Спекулянтам в торговых рядах:
Мол, покуда любовь в этом камне живет,
Город наш не рассыплется в прах!

*Согласно легенде, Длинный Герман (башня замка Тоомпеа, где расположено правительство Эстонии) влюблен в башню Толстая Маргарита. Он ее видит, она его – нет.

*

Твоя остановка.
Что ж ты медлишь?
Застыла в дверях,
оглядываешься.
Ждешь, что кто-то бросится вдогонку:
«Постой! Не уходи!»?
Как бы не так.
-Да ты выйдешь, в конце концов?! –
И толчок под ребро.
В самом деле,
В этой поездке разорвали в клочья душу,
Стоит ли жалеть об оторванной пуговице?

*

Полоса отчужденья

Полоса отчужденья… Когда наступает весна,
я шагаю, охвачена жаждой движенья
вдоль железнодорожного полотна
к полосе отчужденья.

Лай собак, скрип колес и людей голоса-
жизнь идет за кустом раззолоченной вербы.
Свой закон — отчуждения полоса:
мир любви, мир надежды и веры.

Под неистовым солнцем рельсов блеск голубой…
Неизбежно обратное возвращенье…
Жизнь,как поезд, мелькнет. Я стану травой
в полосе отчужденья.

*

Перед нами осколки

хрустального замка.

Королевская дочь –

проститутка и наркоманка.

А король – алкоголик,

наследник престола – бандит.

Королева со смены вернулась

и спит.

Такова цена искристого снега,

кружев инея, звездного фейерверка.

Им босыми ногами по стеклам идти,

Им – утраченный дом, а нам – конфетти…

Путто с дельфином

Остывая к осени, Италия

Светится, как виноград в меду.

Гладиатор в кожаных сандалиях

Мерзнет у туристов на виду.

Были дни хорошие в Вероне –

Сыр, вино, а счастья ни на грош:

Не видать Джульетты на балконе,

На Ромео турок не похож

Взрослым тяжек золотистый воздух,

Липок мед, дурманит  виноград .

А ребенок в стайке рыбок звездных

На дельфине мчится в райский сад.

*

Непрочные шаткие стены – бамбук и картон,

Дракон пучеглазый, искусственно-шелковый быт.

Шмыгнет по циновке, как тень бесплотный геккон,

И цапля в стоячей воде тростником прошуршит.

От вздоха взлетят к небесам облака мишуры —

Открыта, легка слюдяная прозрачная жизнь.

Сменяю возраст камней и тонны  жары

На денежку с дыркой, на дудочку, на колонковую кисть.