Во внешности русского прозаика, драматурга и переводчика Михаила Зощенко и манере себя держать было что-то такое, что сводило с ума многих женщин. Нет, он не был похож на роковых кинокрасавцев, но его лицо, по словам одного из его знакомых, казалось освещенным экзотическим закатом — писатель уверял, что ведет свое происхождение от итальянского зодчего, работавшего в России и на Украине. По словам Даниила Гранина, узкое его смугловатое лицо привлекало какой-то старомодной мужской красотой. Маленький рот с белыми ровными зубами редко складывался в мягкую улыбку. Темно-карие задумчивые глаза, маленькие руки. Волосы расчёсаны на безукоризненный пробор. Деликатность и твёрдость, скорбность и замкнутость соединялись в его облике. Передвигался он неторопливо и осторожно, точно боясь расплескать себя. Чинность его и холодок можно было принять за высокомерие и даже вызов.

Еще до постановления ЦК компартии от 14 августа 1946 г. о журналах «Звезда» и «Ленинград», после которого Зощенко исключили из писательского союза, еще в то время, когда Зощенко находился в зените славы, Корней Чуковский сказал ему: «Миша – вы самый счастливый человек в СССР. У Вас молодость, слава, талант и деньги. Все 150 000 000 населения страны должны завидовать вам». Но Зощенко никогда не был счастлив, потому что страдал депрессиями. Не радовали его ни красавица-жена, ни сын. Он считал, что за любовью следует расплата. Своих холостых избранниц Зощенко неизменно стремился выдать замуж и даже наделял приданым не только из душевной доброты, но из искренней уверенности, что любви без денег нет.

С первого курса университета, где он не столько учился, сколько коротал время, Зощенко ушел добровольцем на фронт Первой мировой войны. Участвовал во многих боях, неоднократно был ранен, отравлен газами и надорвал сердце, имел пять боевых наград и дослужился до звания штабс-капитана. В марте 1917 г. его демобилизовали из армии по болезни. Главная любовь его жизни вышла замуж и эмигрировала после революции. Зощенко пытался утешиться романом с некоей восемнадцатилетней замужней особой весьма необременительных правил, но ее лживость и глупость наконец надоели ему.

Война парализовала психику Зощенко настолько, что он не мог найти себе нигде успокоения. О душевных переживаниях он, спустя годы, написал в автобиографической повести «Перед восходом солнца»: «Я пробовал менять города и профессии. Я хотел убежать от этой моей ужасной тоски. Я чувствовал, что она меня погубит …»

Некоторое время судьба писателя была связана с Архангельском, куда он приехал в начале октября 1917 г. В Государственном архиве Архангельской области частично сохранились документы о М. Зощенко. Из них можно узнать, что он в чине штабс-капитана был зачислен в списки 14-й пешей дружины. Военнослужащие несли караульную службу в городе, охраняли склады, разгружали оружие, продовольствие на Бакарице и Экономии.

Журналист Л. Гендлин слышал от Зощенко историю его жизни в краю вечной мерзлоты. Бесхитростные поморы ему нравились. В Мезени Зощенко встретил синеокую красавицу Ладу Крестьянникову. В 23 года у нее уже было трое детей. Муж ее пропал безвести в море. Лада не верила в его гибель и ждала. Зощенко попросил Ладу разделить с ним одиночество. Но Лада сказала: «А что будет потом? Пройдет восторг первых ночей, наступит обыденность, вас потянет в Ленинград или Москву». Но Зощенко не мог отвести глаз от этой женщины — ему нравилась ее воздушная походка, певучая образная речь, и то, как она работала – убирала, стирала, готовила. Она не жаловалась на судьбу, не роптала, все делала легко, с удовольствием. Когда засыпали дети, она брала в руки стареннькую гитару и пела старинные песни и романсы. Михаил Михайлович не мог понять, откуда она брала силы, какие соки питали ее светлую душу?

Однажды зимой, когда стемнело и началась метель, Ладе пришлось отправиться в лавочку. Сквозь завывания метели ей почудилось, что кто-то ее нагоняет. Она остановилась и прислушалась. Вдруг перед ней появилась огромная мохнатая глыба – голодная белая медведица. Она сверлила Ладу злыми пуговицами глаз. Лада вытащила кинжал, с которым не расставалась, и вступила в поединок со зверем. Женщина победила. Всю зиму потом у нее было мороженое мясо…

Зощенко не переставал ей твердить, что в этом ледяном краю она пропадет. «Нет, — отвечала Лада, — ошибаетесь. У меня есть три сына-богатыря. Я нарекла их царскими именами – Петр, Александр, Николай. У меня есть вера в Бога, Библия, любимые книги. Разве этого мало?» Зощенко пытал ее: «Вы говорите про веру в Бога, соблюдаете обряды и учите этому детей. А как же вы смирились с тем, что Бог забрал у вас самого любимого человека?». Лада вздохнула: « Мой отец – священник, его с матушкой расстреляли в Кронштадте большевики. Вообще-то мы из Пскова, а сюда нас сослали…»

Зощенко, гонимый своей тоской, уехал. Города сменяли друг друга: Псков, Новгород, Курск, Брянск, Орел, Владимир, Суздаль, Тамбов… Писательский Союз направил Зощенко в «творческую командировку» на Беломоро-Балтийский канал. Первым ужасным потрясением в его жизни было отравление газами во время войны. Второе не менее тяжелое потрясение — встреча на дальнем лагерном пункте с Ладой – грязной, в дырявой телогрейке. Он не удержался, спросил про сыновей с царскими именами. Она безразлично ответила, что об их судьбе ничего не знает. Вернувшись домой, Зощенко послал ей посылку с теплыми вещами и продуктами. Он хотел написать повесть о женщине-лагернице, сделав прообразом Ладу, но из этого замысла ничего не получилось.

Писатель Даниил Гранин присутствовал на заседании Президиума Союза советских писателей по вопросу партийного постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград» от 4/1Х 1946. Он запомнил, как стойко держался Михаил Зощенко. Много лет спустя он попытался найти стенограмму выступления Зощенко в архивах, но ее нигде не было. Числилась, но не было. Она была изъята. Когда, кем — неизвестно. Очевидно, кому-то документ показался настолько возмутительным или опасным, что его и в архивах не следовало держать. Копии нигде обнаружить тоже не удалось. Д.Гранин рассказал об этом знакомой стенографистке. Та пожала плечами: вряд кто-то из стенографисток сделал себе копию, не положено, особенно в те годы это строго соблюдалось. Через месяца два она позвонила Гранину, попросила приехать. Когда он приехал, ничего не объясняя, она протянула ему пачку машинописных листов. Это была та самая стенограмма выступления Михаила Михайловича. Откуда? Каким образом? От стенографистки, которая работала на том заседании. Удалось её разыскать. Стенографистки хорошо знают друг друга. К стенограмме была приложена записка: «Извините, что запись эта местами приблизительна, я тогда сильно волновалась, и слёзы мешали». Подписи не было.

Эта незнакомая с Зощенко лично, но наверняка читавшая его произведения женщина проявила подлинный героизм: сидя на сцене сбоку, за маленьким столиком, она не могла поднять глаз на Зощенко и вникнуть в происходящее. И, однако, лучше многих поняла, что Зощенко не мимолётное явление, что речь его не должна пропасть, сняла себе копию, сохраняла её все годы.

В 1958 году Михаила Зощенко не стало. Огромные толпы почитателей пришли с ним попрощаться. Самый красивый венок принесла на его могилу Лада Крестьянникова…