«Жизнь — это дар: от немногих — многим, от тех, у кого он есть и кто знает, что это — тем, кто его не имеет и не знает», — написано рукой автора — Амедео Модильяни, на обороте  портрета Лунии Чеховска.

Почему художник Амедео Модильяни жил и умер в нищете, а сегодня его картины считаются одними из самых дорогих в мире? Талантливых художников много, а культовыми фигурами становятся единицы.  Репродукции с его картин помещают на косметических и винных этикетках, галантерее, посуде, его именем названы духи. Сама жизнь этого художника дает основания для легенд: Модильяни – красивый, элегантный и остроумный представитель художественной богемы,  умер молодым, вереница женщин прошла через его постель, он  проводил свои дни среди алкоголя и наркотиков в парижских кабачках, и молва о его скандалах и драках выходила далеко за пределы Монмартра. Свои работы он подписывал «Моди», что по-французски значит «проклятый». Биография Модильяни — готовая романтическая мелодрама, к которой ничего не надо присочинять, французский режиссер Жак Беккер  в конце пятидесятых годов прошлого века пригласил на роль Модильяни в своем фильме «Монпарнас, 19»  Жерара Филиппа. Фильм нельзя назвать удачным, но Жерар Филипп прекрасно передал пластику лунатика, присущую Модильяни, и его взгляд, обращенный внутрь себя. По странному совпадению Жерар Филипп умер таким же молодым и стал мифом после смерти.

« Модильяни, еврей»

Амедео Модильяни родился 12 июля 1884 года в итальянском городе Ливорно в зажиточной семье. Мать происходила из евреев-сефардов, в свое время прибывших из Туниса в Марсель, она была прекрасно образована. К тому моменту, когда она лежала на кровати и должна была вот-вот его родить, в дом вошли судебные исполнители – его отец разорился. По древнему итальянскому обычаю конфискации не подлежали только вещи, находящиеся на постели роженицы, поэтому домочадцы спешно снесли на кровать роженицы все самое ценное, что было в доме. Прямым предком Модильяни по материнской линии был знаменитый мыслитель Барух Спиноза. Дед Модильяни — энциклопедически начитанный полиглот, великолепно разбирался в искусстве и первоклассно играл в шахматы. Благодаря семейным традициям, Модильяни тоже получил разностороннее образование, познания в античной и современной литературе, свободное владение французским языком. В детстве Амедео тяжело заболел и в бреду увидел пророческие видения о том, что его призвание – быть художником.

Большую часть своей жизни он прожил в родном многонациональном городе Ливорно, где не было еврейского района. Дружил со многими евреями: Шагалом, Цадкиным, Липшицем и более других с 18-летним Хаимом Сутиным, которого опекал. На первой картине, выставленной им в Салоне независимых в 1908 году, в числе пяти других своих работ он изобразил молодую еврейскую женщину. Без намека на иностранный акцент французский язык, нетипичная для еврея внешность вводили французов в заблуждение. Многие принимали его за итальянца. Но, знакомясь с кем-нибудь, художник произносил: «Модильяни, еврей». Этим он сходу противостоял антисемитам и характеризовал себя как изгоя и независимого человека.  Еврейство он носил как избранничество, а не как причастность к определенным традициям и культуре.

Амедео было 22 года, когда он оставил родной город, приехал в Париж и поселился на Монмартре.

Легендарный Монмартр

На Монмартре к началу 20 века сложился особый уклад жизни, который притягивал богему. Здесь сформировалась целая плеяда гениальных деятелей искусства, но особый дух этого места формировал и их самих. Прежде это был очень живописный сельский район, расположенный недалеко от Парижа, где жить было намного дешевле, чем в столице. С Монмартром связано творчество знаменитых французских художников, 19 века — Сислея, Ренуара, Мане, Дега, Ван Гога, Тулуз-Лотрека. Здесь были свои карнавальные традиции: каждый год, например,  повторялась «свадебная церемония» художника Пулбо: завитой «жених» шел об руку с облаченной в белое платье невесты подружкой Леоной. Местные лоботрясы изображали пастора, мэра, кюре и даже кормилицу с картонной грудью.  В конце концов, они по-настоящему сочетались браком, но традицию не оставили. Пулбо собирал «живые картины», и однажды он воспроизвел «Последние патроны» А.Невиля – военный эпизод времен обороны Парижа в 1870 году. Целую ночь «воевали» обитатели Монмартра в окрестном лесу, одетые зуавами, солдатами морской пехоты, алжирскими стрелками, гарибальдийцами, маркитантками и армейскими проститутками. Под конец они «взяли штурмом» «Мулен де ля Галетт». Обыватели были насмерть перепуганы и решили, что на Париж напали немцы.

Дома художники пищу не готовили – никаких условий для этого не было, поэтому центрами, где все собирались после трудового дня у мольберта, были кабачки вроде «Резвого кролика» или «Черного кота».  В те времена приготовление пищи еще не было поставлено на поток, и потому она была вполне домашней, вкусной и недорогой. Самые неимущие могли получить полпорции, можно было унести блюдо домой. Один из кабачков под названием «Ребята с Холма» разорился, потому что хозяин прощал талантливым художникам долги. Модильяни пристрастился обедать бесплатно, но не все хозяева кабачков были такими добрыми.  Как-то компания  художников на халяву обедала у хозяина итальянского кабачка.  Мимо шел Модильяни. У него был выразительный взгляд человека, который пообедать не может. Однако, увидев знакомых, он присоединился к ним, чем окончательно вывел хозяина из себя. Обед закончился большим скандалом, снова благодаря Модильяни.  Он расплачивался за выпивку с владелицей одной из пивнушек – Розали, своими рисунками и набросками. Розали покровительствовала нищему художнику, но была малограмотна и разжигала камин этими рисунками, потому до нас дошло всего несколько из подаренных ей работ.

На Монмартре встречались и последователи традиционного искусства, которые неплохо зарабатывали на жизнь книжными и журнальными иллюстрациями. Фотография не была еще так хорошо развита, и заказов у них было много. Но богатых и удачливых на Монмартре становилось все меньше. В зависимости от того, как художник одевался, можно было определить, новатор он или консерватор. Новаторы  одевались так, чтобы своим видом шокировать консерваторов и буржуа: мушкетерские плащи с капюшонами, бретонские жилеты, халаты зубного врача, на ногах – сабо или вовсе босиком, волосы повязаны шнуром, как у индейцев.  Современники описывали особый деревянный галстук, украшавший одного молодого человека, который в зависимости от ситуации служил то дубинкой, то музыкальным инструментом — на него были натянуты струны.  Вот типичное зрелище того времени: уверенной походкой, размахивая тростью с ацтекскими фигурками, идет огромный, бородатый художник Диего Ривера. Дальше – русская художница Маревна в розовой широкополой шляпе, отцовской накидке, велосипедных бриджах и черных туфельках. Модильяни декламирует на ходу строчки из «Ада» Данте. За ним его друг художник Сутин, раскрасневшийся и сияющий после плотного обеда с возлияниями. Далее – Эренбург с лошадиным лицом, похожий на льва Волошин, Пикассо и Макс Жакоб, один в огромном «пальто кубиста», на голове жокейская кепка, другой – в приталенном пальто, черном цилиндре, белых перчатках и гетрах. Зеленый костюм, красный жилет, желтые ботинки – так выглядел типичный обитатель монпарнасской колонии художников.  Но особой популярностью пользовался стиль, который сегодня называется  «милитари», его ввел в моду Дега: прямая куртка со стоячим воротником, крупные пуговицы, велюровые гетры с резинкой у лодыжки. Прически были самые фантастические – от «ежика» до длинных кудрей, это же относилось к бороде – от неопрятных козлиных бороденок до эспаньолок. Пикассо носил костюм механика: синяя спецовка, дешевая красная в белый горошек хлопчатобумажная рубаха, красный пояс, сандалии на веревочной подошве. Но никто не мог соперничать по части элегантности с Амедео Модильяни. Он был неотразим в бежевом бархатном костюме, получившем от бесконечных стирок оригинальный перламутровый отблеск, и небрежно повязанном шейном платке. Модильяни отличался маниакальной любовью к чистоте, но у него была всего одна голубая рубаха, которую он стирал каждый день. Даже о5ончательно пристрастившись к алкоголю и наркотикам, Модильяни оставался таким же элегантным.

Модильяни на Монмартре

В Париже он много раз менял адреса. Впоследствии говорили, что эта вечная бездомность была для Модильяни благом, потому что развязывала ему крылья для творческих взлетов. Какое-то время он жил  в маленьком сарае-мастерской посреди заросшего кустарником пустыря. Порой даже ночевал на вокзале Сен-Лазар, потому что присланные из дома деньги уходили на гашиш и выпивку. Модильяни и художник  Морис Утрилло  составляли самый знаменитый в Париже алкогольный дуэт. Они входили в компанию Пикассо и считалось, что в ней все сплошь  отъявленные пьяницы и гуляки, что не соответствовало истине. Просто дебоширы, вроде Модильяни, были больше на виду.  Доктор Александер купил дом на улице Дельта, предназначенный на снос, и устроил там временную колонию для художников. Этот добрый ангел бедных художников даже обставил трущобы мебелью с Блошиного рынка, а на окна повесил красные занавески. На первом этаже было что-то вроде галереи, где художники могли выставлять свои работы. Здесь проводились вечера, на которые собиралась публика со всего Парижа. Модильяни тут часто бывал и работал. В то время он еще увлекался скульптурой и добывал для этого дерево, воруя шпалы со строящейся тогда станции Барбес-Рошешуар. Вскоре оказалось, что Модильяни – не самый лучший сосед. Он постоянно находился в нетрезвом состоянии – если не алкоголь, то кокаин, гашиш или эфир. В ночь на 1908 год во время подготовки к праздничному ужину он поджег елочные гирлянды. Как-то раз во время спора с художниками, исчерпав все аргументы, начал бить скульптуры и рвать картины. Модильяни выбросили за дверь. На следующее утро он протрезвел и пришел просить прощения, но его больше не пускали. Дом все равно вскоре снесли, и колония художников распалась. Поскитавшись некоторое время, он присоединился к группе бродяг, которые самовольно вселились в пустующее здание на улице Дуэ. Но и здесь он пробыл недолго, потому что даже нищие не захотели терпеть его выходок. Жил он и на улице Жозеф-Бара. Здесь работала одна из тех замечательных консьержек, которые оставили незримый след в искусстве: бывшая натурщица по имени мадам Соломон играла в этом доме роль строгой няньки. Одного она пилила за шум в мастерской, другого за то, что он напивается, третьему одалживала деньги или кормила.

 Живал Модильяни и в гостиницах: влажные стены с пятнами плесени, отстающие обои, серые простыни, выщербленные умывальники. По свидетельству очевидца, «тут пахло нищетой, дешевой ночлежкой и позорными болезнями». Хозяйка одной из таких гостиниц, мадам Эскафье, считала себя орудием добродетели и следила за постояльцами, мешая спокойно предаваться разврату. Но через некоторое время в гостинице прогремел взрыв. Некая влюбленная парочка решила покончить с собой, открыв газ. Перед смертью парень решил покурить… Выгнанный из гостиницы мадам Эскафье, Модильяни поселился в другой гостинице. Казалось, что хуже, чем у мадам Эскафье, уже быть не может, однако и тут хозяин прятал его кисти и краски, опасаясь, как бы он не убежал, не расплатившись. Однажды Модильяни чуть не погиб, когда с потолка упал огромный кусок штукатурки. Хозяин вернул ему все имущество и распрощался с ним, не требуя платы – боялся, как бы Модильяни не заявил в полицию.

В таких условиях жил художник, чья картина «Мальчик в голубом пиджаке» оказалась самой дорогой в галерее Сотбис в 2004 году – она ушла за  11.2 миллиона долларов — в два раза больше объявленной цены. Нельзя сказать, что никто не предвидел будущего Модильяни. Торговец картинами Кловис Саго имел нюх на талант и действовал цинично, как гиена. В общении он был приветлив и мил, но подстерегал художников до тех пор, пока они не оказывались в безвыходном положении. Тогда он эксплуатировал их самым бессовестным образом. Несчастные художники полностью зависели от таких, как он. Узнав, что Модильяни лежит в больнице при смерти, Саго скупил все его работы у других торговцев и громко этим хвастался. Один престарелый ценитель работ Модильяни и вовсе был… слепым. Он обходил мастерские, опираясь на плечо девочки, которая описывала то, что она видит на картине. Не видя картин, старик выбирал их фантастически точно.  Никто из художников не предлагал ему мазню, им стыдно было обманывать слепого старика.  Вскоре он оказался обладателем уникальной коллекции картин.

Женщины Модильяни

Еще в школе Амедео заметил, что девочки обращают на него особое внимание. Модильяни рассказывал, что в 15 лет его соблазнила горничная, работающая в их доме.

 «Вы только представьте себе, что творилось с дамами при виде шагающего по бульвару Монпарнас с этюдником наперевес красавца Модильяни, одетого в серый велюровый костюм с торчащим частоколом цветных карандашей из каждого кармана, с красным шарфом и в большой черной шляпе. Я не знаю ни одной женщины, которая бы отказалась прийти к нему в мастерскую» — пишет Луния Чеховска.

Большинство драк Модильяни происходило из-за женщин. Изображенные на картинах Модильяни цветочницы и молочницы были его любовницами — пусть даже на одну ночь. Этим девушкам льстило внимание красивого художника. Как утверждал Модильяни, чтобы хорошо написать портрет женщины, нужно хотя бы раз с ней переспать. «А как бы я иначе смог изобразить загадочные ритмы женского тела, — говорил он, — и все волнующие мужское воображение выпуклости и впадины? Чувственность в живописи так же необходима, как кисть и краски, без нее портреты получаются вялыми и безжизненными».

Амедео находил девчонок на танцплощадках, где под звуки фисгармонии серьезно выделывали па итальянские рабочие и мелкие уголовники.  Накрашенные дамы сопели и постанывали от возбуждения, прижимаясь к кавалерам.  Модильяни нередко наблюдал за вальсирующими парочками, стараясь запомнить выражения их лиц, позы и телодвижения.  Однажды он на несколько недель влюбился в полногрудую проститутку Эльвиру по прозвищу Квики. Она начинала как певичка в кафешантане, однако прочно села на кокаин и посадила голос. Пьянствовать же вместе с Модильяни ей было не по вкусу.  Ее портреты сегодня заняли почетное место в лучших картинных галереях.

Но по-настоящему любил Модильяни только журналистку Беатрис Хастингс и 

студентку Жанну Эбютерн. Беатрис была на пять лет его старше. Отношения между любовниками были полны страсти. Они ежедневно вместе пили, громко ссорились и нередко дрались. Модильяни в ярости мог таскать ее за волосы по тротуару. Но именно Беатрис была его главным источником вдохновения, благодаря ей Модильяни создал свои лучшие произведения. Все же этот бурный роман не мог существовать долго. В 1916 году Беатрис сбежала от Модильяни. С тех пор они больше не виделись.

            В 1917 году Модильяни познакомился с девятнадцатилетней Жанной Эбютерн, студенткой Академии Коларосси. Девушка и художник поселились вместе, несмотря на сопротивление родителей Жанны, не желавших зятя-еврея. Для Амедео этот год закончился плохо: 3 декабря состоялось открытие первой и единственной прижизненной персональной выставки Модильяни в галерее Берты Вейль. Уже во время вернисажа выставка была запрещена и закрыта из-за выставленных там скандальных обнаженных фигур. А в 1918 году у Жанны в Ницце рождается девочка, которую Модильяни признает своей дочерью. Жанна не только была моделью для произведений художника, она пережила с ним годы тяжелой болезни, терпела его грубости и скандалы. Умирая, Амедео предложил Жанне присоединиться к нему в смерти, «чтобы я мог быть с моей любимой моделью в раю и вместе с ней наслаждаться вечным блаженством». Модильяни умер, когда Жанна была уже на девятом месяце беременности вторым ребенком. Без любимого жизнь казалась ей бессмысленной, на следующий день после его смерти она бросилась вниз из окна родительского дома и разбилась.

            Много легенд существует вокруг отношений Модильяни с Анной Ахматовой. Они встретились в «Ротонде», когда Ахматова приехала в Париж в свадебное путешествие. Ей было всего 20 лет, а ему 26.  В первый раз они общались недолго, потому что рядом был все понимающий Гумилев, называвший его «пьяным чудовищем». Он и Амедео чуть не подрались из-за того, что Гумилев при нем говорил с Ахматовой по-русски, а Модильяни это возмутило. Всю следующую зиму Ахматова и Модильяни переписывались, затем Ахматова снова поехала в Париж. По словам Ахматовой, за год Модильяни весь как-то потемнел и осунулся, и все божественное в нем только искрилось сквозь какой-то мрак. Ахматова утверждала, что обнаженной ему не позировала, на рисунках его фантазия: «Рисовал он меня не с натуры, а у себя дома,- эти рисунки дарил мне». Большинство этих рисунков погибли, у Ахматовой остался один, который она считала главным своим богатством. Она говорила своему юному секретарю Анатолию Найману: “Взять подмышку рисунок Моди и уйти”. В наши дни оказалось, что еще три рисунка уцелели: “Спящая обнаженная со стоящей мужской фигурой”, “Спящая обнаженная” и “Стоящая обнаженная”. Все три относятся к 1910-1911 годам. Существует также портрет Ахматовой маслом.

Лунатик

Лунатиком, абстрагированным от реалий жизни, очень точно назвала Модильяни американская журналистка Белла Езерская.  Он рисовал с утра до вечера и большую часть ночи, не интересуясь природой за окном и бытом вокруг, и в самом деле ходил по жизни, как лунатик по карнизу, каждую минуту рискуя сорваться. Ахматова вспоминала, что он казался ей окруженным плотным кольцом одиночества. Она не помнила, чтобы он с кем-нибудь раскланивался в Люксембургском саду или в Латинском квартале, где все более или менее знали друг друга. Она не слышала от него ни одного имени знакомого, друга или художника. К путешественникам Модильяни относился пренебрежительно. Он считал, что путешествия — это подмена истинного действия.  Амедео не говорил с Ахматовой ни о чем земном. Модильяни любил ночами бродить по Парижу, и часто, заслышав его шаги в сонной тишине улицы, она подходила к окну и сквозь жалюзи следила за его тенью, медлившей под ее окнами. Ее поразило, как Модильяни нашел красивым одного заведомо некрасивого человека и очень настаивал на этом. Она уже тогда подумала: он, наверно, видит все не так, как все. Он сосредоточивался только на человеке, найдя свой способ обобщать фигуру и превращать ее в образ. По словам исследователей творчества  Модильяни А. Толстого и А. Митюшиной,  на его картинах немыслимо вытянутые вверх головы на длинных шеях идеальной формы, с чуть намеченными чертами лиц, подобны  древним богам. Писал Модильяни только хорошо знакомых, близких, дорогих или, по крайней мере — ему симпатичных людей. Как истинный уроженец Италии, Модильяни восхищался телесной красотой, находил гармонию между душой и плотью, и потому прекрасное тело, изысканная форма, изящный силуэт фигуры, как бы вмещающие в себе души его героев — это суть самого Модильяни. «Обнаженные» художника, — пишут далее исследователи, — выглядят, как какие-нибудь фрагменты фрески, написанные не с конкретных моделей, а словно бы синтезированные из многих и многих обнаженных натурщиц. Для Модильяни они не столько излучают чувственность и эротику, сколько некий идеал женственности вообще. В этом смысле можно сказать, что ню Модильяни — это не просто прекрасные особи женского рода, а, скорее — проявления некоей стихии, величественно и неторопливо разворачивающейся перед нашими глазами, но от нас ни в коей мере не зависящие, а живущие в пространстве картины по своим собственным законам»