Полумертвые души
Светлана Бломберг, Георгий Мечковский
Дина
Девочка пропала. Мать оставила ее перед домом в южном Тель-Авиве буквально на пять минут, пока ходила к дилеру за очередной дозой.
Девочка, держа под мышкой большую игрушечную кошку, поковыряла носком башмака песок возле подъезда, провела длинную полосу краем подошвы. Потом она обнаружила маленькое окно в подвальное помещение и подошла к округлому железному поручню, отделявшему окно от тротуара. Она пару минут внимательно всматривалась в окно, но ничего интересного не разглядев в темноте, повисла на поручне…
Когда мать вышла, девочки нигде не было. Она беспомощно огляделась, несколько раз громко позвала: «Дина! Дина!». Но никто не отозвался. Улица была пустынна. Мать побежала, заглядывая в каждый подъезд, но все без толку. Тогда она свернула на какие-то грязные задворки, вынула из сумки шприц и укололась. Ожидая «прихода», она откинулась к стене и поняла, что испытывает облегчение: заботы о ребенке стали ей не под силу. Единственная польза от дочери – пособие матери-одиночки. Однако придется идти в полицию и писать заявление о пропаже.
«Пропала Дина Шнейдер, 6 лет, волосы русые, глаза голубые, одета в джинсы и розовый джемпер, на голове розовая кепка. При ней была игрушка — большая пушистая белая кошка. Всех, кто располагает сведениями о ребенке, прошу сообщить…» — такое объявление с фотографией девочки и текстом на русском и на иврите сердобольная соседка развесила по всему району. Полицейские вяло начали поиск. Шли недели, но девочка как в воду канула. Мать умерла от передозироки героина через полгода после пропажи дочери.
Подкидыш
— Васька, через пять минут за тобой заезжаю, готовь камеру!
— Да что случилось-то?
— Дед какой-то позвонил, говорит, в Порываево гроб на кладбище несколько дней стоит бесхозный.
Оператор местного кабельного телевидения Васька почесал гладкое пузо и усмехнулся в телефонную трубку:
— Да, ты, Ирка, со скуки на любую выдумку клюнешь! Перепился мужик, вот и мерещится ему чертовщина всякая.
— Ну, за кого ты меня принимаешь? Не только дед звонил, еще две тетки гроб видели.
— Если никакого гроба нет, с тебя три пива.
Васька нехотя натянул джинсы и свитер, достал шарф потеплее, застегнул куртку до самого горла, прихватил камеру и спустился вниз, где у подъезда уже стояла редакционная развалюха. За рулем сидела репортер Ирка.
На пустынном кладбище недалеко от центральной кладбищенской дороги и вправду стоял припорошенный снегом гроб.
— Вот гады, вырыли гроб и бросили, — наверное, с покойника что-то сняли, — сказал Васька.
— Что ты болтаешь, гроб чистый, земли на нем нет, давай вокруг обойдем, посмотрим, нет ли могил разрытых.
Но кладбище было аккуратным и благостным, только потревоженные вороны кричали на деревьях.
— Крест на крышке… – Ирка потрогала крышку гроба, она шевельнулась, — гроб был даже не заколочен! Стало видно, что в нем лежит замороженная баба. Ирка отпрыгнула подальше, скользя на высоких каблуках.
— Н-да, хорошо еще, что морозец ударил, — прокомментировал увиденное Васька, вытаскивая камеру из чехла.
Они вернулись в редакцию и сели на телефон. Ирка звонила в милицию и местную администрацию, а Васька прокурору и в морг. К концу дня выяснилось, что неделю назад умерла некая Елена Белкина, ее привозили в морг. Оттуда ее забрали какие-то люди и повезли хоронить на местное кладбище.
Елена всю жизнь проработала в Порываеве в пошивочном цехе. Когда цех закрыли, Елена осталась в 45 лет не при деле – в Порываеве не слишком здоровая женщина никакой работы не нашла, в областном центре тоже. От тоски она стала лечиться проверенным русским народным средством – сорокоградусной. Однажды спьяну уснула с сигаретой в руке, диван загорелся, сама еле спаслась, а дом сгорел. Елена осталась без имущества, без денег, без здоровья и работы. Потом подвернулся такой же бедолага по имени Серега, начали выпивать вместе. Иногда к ним приходили еще несколько таких же неприкаянных жителей Порываева. Случилось так, что Елена легла спать и не проснулась. Серега вызвал врача, а тот позвонил в морг, Елену увезли. Но кто и как забирал покойницу из морга, Серега, давно переставший адекватно воспринимать действительность, не знает, помнит только бульканье водки, которую кто-то разливал по стаканам на кладбище – надо же было помянуть умершую. Вдруг бутылка из руки мужика выпала, а сам он захрипел и повалился на землю. В общем, появился еще один покойник… Похоронная процессия испарилась. Гроб остался стоять сам по себе, да и вообще было непонятно, куда его собирались закапывать – о могиле никто не побеспокоился. На следующий день первые же прохожие обнаружили не заколоченный гроб с покойницей и труп мужика рядом. Милиция забрала только мужика, с гробом обещали разобраться. Директор жилищно-коммунального хозяйства сетовал, что милиция на него спихнула проблему с захоронением гроба. Но как хоронить, если могилу никто не заказывал, свидетельства о смерти нет? А вдруг ее убили?
Арно
А потом все окончательно сломались. Им было дано новое задание. Три дня ждали команды и вздрагивали от каждого сигнала по связи. Арно снова пошел к командиру роты и сказал, что если сегодня его группа выйдет на задание, то ребята просто не вернутся. Но командир и теперь отмахнулся от Арно.
Вышли за ворота базы. Ребята курили и молчали. День был ясный. Больше никто никогда не видел группу лейтенанта Арно Скари.
Лева
Лева Бугер родился в 37-м году 20 века в маленьком украинском местечке. Он рано ощутил смерть. Когда немцы гнали евреев по улице, мать толкнула Леву в толпу, молча стоящую на обочине. Толпа расступилась, а потом сомкнулась над ним, как вода, и женщина по имени Мария увела его к себе в хату. После войны она отправила его в Киевское суворовское училище. Лева просыпался от любого шороха, переживал детские страхи, мучился в карауле. В училище главными были точные науки, а Лева, как оказалось, был романтик и поэт. Однажды на учениях он получил травму, пришлось забыть о военной карьере. Лева сел в поезд и поехал в Москву поступать во ВГИК.
В институте на него все обращали внимание. Здороваясь, он по-суворовски щелкал каблуками. Его обожали преподаватели. На одной из выставок в Доме кино Леве понравилась картина – баржа, которая плывет прямо по весенним полевым цветам, по высокой свежей траве. Он просто снял ее и понес. У выхода, естественно, его остановили. Донесли ректору, тот вызвал Леву и пытался пожурить, а сам улыбался в усы — ему понравился естественный жест человека, который свободно делает то, что хочет.
От этого юноши с военной выправкой просто исходил свет, он был весел и радостен. И счастлив. Он как будто поднимался все время по лестнице вверх, даже когда шел просто по коридору. Он всегда тянулся к празднику в жизни. К полету ввысь. Это было в 60-е. годы 20 века — время, когда кончилась сталинская эпоха, и вся страна сделала вдох. Музыка жила во всем. Лева писал стихи и песни для таких же, как он сам, — молодых, радостных, веривших в идеалы, любовь, красоту. Такие ребята тогда жили рядом с ним. Наивные люди – они искренне верили в победу коммунизма, в красоту человека. Добровольцы, субботники, целина, стройки… Знаменитые режиссеры ставили фильмы по сценариям Левы Бугера, по радио, на скамеечках во дворах и в турпоходах народ пел его незатейливые, трогательные песенки, которые дышали жизнью. В его сценариях жили чудные яркие люди, они путешествовали во времени в своих снах и видениях. Он как будто лепил свои сценарии-легенды из талого мартовского льда, мечты о рае, о том, что могло бы случиться.. Но в жизни не было такого наивного и простоватого рая, который он рисовал в своих стихах, песнях и сценариях.
Он случайно попал на просмотр советского фильма о провале белого движения. Фильм представлял публике его товарищ по институту, которому было наплевать, что представлять и кого воспевать. В зале сидели лидеры советского кино и генералы КГБ. Лева вовсе не собирался диссидентствовать. В порыве наивно-романтического протеста он выскочил на сцену и начал защищать героев белого движения. «Уберите его, он пьян!» — закричал бывший сокурсник. Лева отделался только штрафом.
Прежде он все время ожидал от будущего чего-то важного, что станет главным в его жизни, и потому был счастлив. Но теперь он понял, что ждать больше нечего.
Его выгнали из общежития. Он скитался по знакомым.
Порой он думал: а может, это проще – не иметь никакого дома вообще, никаких обязанностей ни перед кем? И не мог понять, что лучше.
Приходил, задерживался допоздна, его оставляли на ночлег. Утром он торопился, словно стесняясь, что своей неприкаянностью может помешать чужому уюту, ему было тепло сидеть в простом доме, который, наверняка, даже не такой уж благополучный, но людям там хорошо, они счастливее, чем он… Он завидовал их простому счастью.
Но Лева верил, что у человека всегда есть выход. Однажды в полдень 1974 года он уснул на заброшенной барже…
Никто не знал, куда делся сценарист Лева Бугер. Но мало ли спившихся бродяг пропадает в Москве?
Мишка
— Знаешь, мне так хорошо… и этот разговор ни о чем… Мне придется чем-то расплачиваться, иначе ведь не бывает. И вот я думаю: «Продлись, продлись, очарованье!»
Мишка засмеялся совершенно по-женски:
— Ты прав. Ты здесь потому, что ты мне нужен, – он запустил руку в свои рыжие вихры и откинул их со лба. — У нас есть одна старуха. Она часто шаркает по аллеям туда-сюда. Как-то сижу я на скамеечке, а она подошла и тоже присела. Слово за слово – выяснилось, что она болезненно азартная, обожает картишки. Ее постоянный партнер… ну, не важно! В общем, больше нет его. Ставлю, говорит, полумертвые души. Только у меня, отвечаю ей, душ как раз и нет, ни живых, ни мертвых. Я не по этой части. А она: ну и ладно, я ставлю, а если ты проиграешь, я тебя за рыжий чуб оттаскаю, вот честь, — самого Михаила за волосы отодрать! Сели мы с ней играть, если я выигрывал – она мне душу, если она – то меня по носу щелкала, за волосы драла и была довольна. Выиграл я у нее душ пять, иду домой и думаю, на что они мне сдались. Дома проверил – бабка не дура, души мне подсунула… как бы тебе сказать… с изъяном. Неприкаянные, никому не нужные, отверженные. Вот и решил, что раз они ко мне попали, я за них теперь отвечаю. Я ведь по должности все-таки покровитель. Правда, всегда исполняю чужие приказы… не важно! Но знаешь, фантазии моей не хватает, что с ними сделать, чтобы им хорошо было? Я ведь судьбу никогда никому не сочинял. А когда ты мне вчера попался, решил: вот ты-то мне и нужен! Давай вместе работать: я от старухи буду души таскать, а ты мне поможешь им нормальную жизнь организовать. А потом их будем отправлять… ну, не важно!
-А куда все-таки?
-Не забивай себе голову… Или, может, обратно хочешь? Я тебе твой конец могу в точности описать: нетопленая комната в Доме творчества, книги и рукописи везде валяются, твой шарфик на спинке кровати, а ты в петле висишь. И у многих из наших душ такая же перспектива. Ну, что?
Лева расплылся в широкой улыбке:
-Ты откуда про комнату в Доме творчества знаешь? И про шарфик на спинке кровати?
— Чтоб мне не быть Михаилом-Архангелом!– он досадливо махнул рукой.
— А если твой Шеф, – Лева описал вокруг своей головы невидимый нимб, — узнает про наше самоуправство? Он нас не отправит к чертям на сковородке поджариваться?
— Эти полумертвые души не его уже, он их дела формально закрыл и старухе передает только для регистрации, а старуха мне еще незарегистрированных проигрывает, так что Шеф к вам уже никакого отношения не имеет. У вас и ангелов-хранителей уже нет. Пропадаете – и с концами, не живые, не мертвые. Я сейчас тебя в твою временную комнату отведу. Лучше тебе ничего тут не разнюхивать, с жильцами пансионата разговоров не заводить. Все это деятели серьезные, вроде вашего Союза писателей или кинематографистов. Все заслугами перед Шефом кичатся. А от большинства толку давно уже нет. Все за них низовое небесное воинство делает. Отдыхай пока, приведи себя в порядок, а после полудня я к тебе приду, обговорим детали.
На следующий день все и закрутилось. Это вам не стройка пятилетки, налетели какие-то бестелесные люди, за одну ночь соорудили двухэтажный домик – деловые помещения и что-то вроде гостиницы. Мишка только покрикивал на них. И дело пошло.
Так продолжалось лет тридцать. Шеф был в курсе, но махнул рукой и на Мишку, и на старуху. Мало ли у него своих дел!
Агентство «Рай»
Лева вошел в домик, оставляя за собой на блестящем полу рифленые следы сорок второго размера и бурые сосновые иглы, затем попытался узнать того, кого показало ему зеркало в вестибюле: да, скоро семь десятков…
— Привет, Мелани! – бросил Лева секретарше, за спиной которой висело изображение Статуи Свободы с надписью:
Своих изгоев, люд забитый свой,
Пошлите мне отверженных,
бездомных,
Я им свечу у двери золотой!
Та кивнула, не отрываясь от экрана монитора. Эта Мелани лет 15 назад была изгоем и посмешищем школы в городе Кингман, штат Аризона. Исчезла она на пикнике, когда одноклассники, украв накануне тетрадку из ее сумки, начали зачитывать вслух сочиненные ею рассказы. Под гогот придурков Мелани тихонько побрела прочь и пропала. Когда она попала к Леве, он предложил этой мечтательной девице сидеть в приемной фирмы и заниматься делопроизводством. Делопроизводство было нехитрым, но Мелани постоянно что-то сосредоточенно писала, уткнувшись в компьютер. Лева подошел к ячейке в стенном шкафу и вытащил оттуда тонкую папку, присел за свободный стол и открыл ее. В папке лежало несколько карточек. Дина Шнейдер, Арно Скари с группой солдат в количестве пяти человек… Стоп, а это что такое? «Елена Белкина, тело в гробу…»
— Мелани! – позвал Лева, ты можешь объяснить, что мне делать с покойницей в гробу?
Секретарша на секунду оторвала глаза от экрана и возвела их к небу, пожав плечами, и подняла руки ладонями вверх, сопроводив все это глубоким вздохом, что, вероятно, обозначало: приказ есть приказ, и не нам его обсуждать.
— Да что за наказание такое! Вот здесь, — он постучал пальцем по плакату с надписью, — ничего про гробы и покойников не сказано. Cоедини меня с Мишкой.
Секретарша нажала кнопку:
— Вас спрашивает Лева.
— Слушаю! – раздался голос из динамика.
— Мишка!
— Привет!
— Я вот тут просмотрел задания. Гроб какой-то… В нем же мертвая душа, а не полумертвая.
— Ну, так что? Не будь формалистом. Придумай как-нибудь… чтоб по-человечески. Больше ничего.
— И солдаты… Ведь это будет выглядеть так, будто они дезертировали!
— Да пусть! Пришлось спасать парней.
— Понял. Всего доброго.
— И тебе, Левка.
— Мелани, где гроб?
— В гараже. В саркофаге металлическом.
Лева поднялся по ступенькам на второй этаж. Там в холле на диване сидела девочка в обнимку с белой игрушечной кошкой и немигающим взглядом смотрела в экран телевизора, по которому носились Том и Джерри. Лева подошел к девочке и протянул ей руку:
— Я дедушка Лева. Тебя зовут Дина, а твою киску как зовут?
— Мици. Только она не игрушка! Она настоящая! – агрессивно воскликнула девочка, прижимая кошку к груди.
— Конечно, дорогая.
Лева погладил ее по голове и пошел по коридору. В шести отдельных комнатах разместились солдаты. Он постучался в комнату Арно.
— Входите! – послышался ответ.
Арно лежал на койке и даже не повернул голову в его сторону.
— Добрый день, Арно. Как дела?
— Спасибо.
-Вас накормили завтраком?
— Спасибо.
-А ребята как?
— Спасибо.
-Да что ты заладил – «спасибо, спасибо»! Пошли бы к морю прогуляться с ребятами.
— Спасибо.
Лева вздохнул и вышел.
Том и Джерри все еще прыгали по экрану, но девочки в вестибюле уже не было. В окно он увидел Мелани, которая выходила, держа Дину за руку.
Мелани
Мелани слушала в пол-уха, как Дина лепечет что-то, путая ивритские слова с русскими и английскими. Они поравнялись со скамеечкой, на которой, постукивая палкой, сидела маленькая старушка. На ее лице, расплывшемся, как подтаявшее мороженое, блестели приторные изюминки глаз.
— Мелани, голубушка, здравствуй!
-Здравствуйте, — буркнула Мелани.
— Золотце, что-то похолодало, ты бы не могла подняться в дом и принести мне синюю шаль? Она лежит на спинке кресла в гостиной.
Мелани кивнула. Старушка протянула ей ключ.
— Дина, подожди меня немножко, я сейчас вернусь, ладно?
Девочка подозрительно посмотрела на Мелани исподлобья.
— Да ты что, детка! – Мелани погладила Дину по руке, — ты просто посиди с бабушкой пока. Я мигом.
— Ой, какая у тебя игрушечка хорошенькая! – засюсюкала старушка.
— Она не игрушка! Она живая! – Дина мертвой хваткой вцепилась в руку Мелани.
— Ну ладно, ладно, пойдем вместе.
— Я не виноват, что с вами всеми так вышло, так сложилось, и это уже зависело не от меня, а я только хотел вам помочь, кто-то ведь должен был этим заниматься!
Давно забытая тоска, трепет перед комиссиями, которые решали судьбу его работ – все это нахлынуло вновь. Много лет в глубине души он не был уверен в том, что делает нужное дело. Нетопленая комната в Доме творчества, книги и рукописи везде валяются, шарфик на спинке кровати… Может, и правда, так было бы лучше?
— Мое время прошло. Теперь твое время. Ты справишься.
Мелани молчала, потупясь. Принесли мороженое, Дина взяла ложку, зачерпнула из вазочки и поднесла кошке.
Иная возможность
В православной часовне при кладбище старинного городка отпевали покойную. Кроме священника и нескольких старушек, в часовне никого не было. Рабочие подхватили гроб и понесли на кладбище. Когда все было закончено, засыпали могилу и поставили временный крест с надписью: «Belkine He`le`na. Белкина Елена. 1960-2005.» Шестеро католических монахов по каменистой дороге возвращались в свой монастырь мимо православного участка кладбища, и один из них спросил:
— Брат Арно, кто-то из местных умер?
— Не знаю, брат Свен, кто это. Кто-то из русских.
Возле молочной лавочки стоял потрепанный автомобиль. Родители, видимо, пошли за покупками, оставив в кресле спящего ребенка. Лева прошел мимо вниз по улице, разглядывая карточку. «Леон Ван Сустерн, 5 лет…». Откуда взялась эта карточка? И что с ней делать? Вдруг Лева услышал за спиной удары и оглянулся: старый автомобиль сорвался с тормоза и, быстро набирая скорость, выписывая зигзаги, катился вниз по улице. Какое-то смутное воспоминание промелькнуло в душе неуловимой тенью. Автомобиль неумолимо приближался к повороту, и если его не остановить, мог скатиться в пропасть. Лева бросился под колеса. Машина влетела на тротуар, и ее заклинило между фонарным столбом и стеной, она остановилась — все прошло точно по сценарию.
…Баржа понесла его прямо по весенней траве, по зеленому лугу. Взлетали птицы, мимо проносились на конях мальчишки. Счастье снова вернулось к нему среди блеска летнего дня. Лева закрыл глаза, чтобы удержать его.
Оставить отзыв