Archive for Ноябрь, 2008

Поэт, художник, краевед, археолог-любитель, отыскавший вблизи Коктебеля в Крыму остатки древнего поселения — таким был Максимилиан Волошин. В его доме часто гостили поэты, писатели, художники. Со всеми была дружна его близкая приятельница, миниатюрная молодая женщина – Майя/Мария/ Кудашева, которая жила с маленьким сыном по прозвищу Дудука и его гувернанткой. В 1919 году она еще не знала, что стала вдовой. Волошин посвятил ей стихи:

Над головою поднимая
Снопы цветов, с горы идет…
Пришла и смотрит…Кто ты?
— Майя.
Благословляю твой приход.

В твоих глазах безумство. Имя
Звучит как мира вечный сон…
Я наважденьями твоими
И зноем солнца ослеплен.
Войди и будь…

Когда-то семнадцатилетняя Майя написала тридцатишестилетнему Волошину, что сочиняет стихи и хочет с ним познакомиться, Волошин пригласил ее в Коктебель. Майе пришлось обмануть маму, которая ни за что не пустила бы дочку к поэту, про которого газеты писали всякие странные вещи, — например, что он ходит в длинной рубахе, но без брюк, подражая античным героям. В доме Волошина все были влюблены. У Волошина Майя близко подружилась с Мариной Цветаевой. Они обе были неравнодушны к голубоглазому профессору Фольдштейну. Майей же были увлечены и сам Волошин, и поэт Бальмонт, — но Бальмонт вообще влюблялся во всех подряд, — и поэт Вячеслав Иванов. Марина Цветаева написала по этому поводу: Читать дальше »

В дневнике Елены Сергеевны Булгаковой можно найти запись о том, как кто-то из друзей сказал о романе «Мастер и Маргарита»: он настолько волнует, что все время хочется о нем говорить. И не только говорить, но экранизировать. Но всякий раз с экранизациями были связаны разные мистические истории, чаще всего они так и не доходили до зрителя. Вдова Булгакова пришла в ярость, когда к ней в 60-х годах обратились какие-то итальянцы с просьбой дать разрешение на съемки фильма по роману и даже хотела составить бумагу о том, что запрещает экранизировать роман вообще. По ее мнению, роман нельзя передать языком кино. Таким образом, возникло убеждение, что «Мастер и Маргарита» экранизации вообще не поддается. Мы с нетерпением ждали, что же такого произойдет с очередной экранизацией В.Бортко. Но этот фильм спокойно вышел на экраны без всякой мистики. Читать дальше »

Лорина

Откровенности, как и совершенству, нет предела – на этом шутливо настаивает в аннотации к иронической книжке своих стихов Лорина Дымова, а в лирических стихах она иная, она обращается к тебе как к своей подруге, говорит на темы, которые нас, женщин, волнуют. Читателю же мужчине она представляется, по словам поэта Бориса Камянова, «сестрой милосердия». Читать дальше »

2
Ноя

Tranquillitas

       in Рассказы

Светлана Бломберг

На окраине эстонского города Раквере стоял двухэтажный домик. Там осенью 1928 года между оконными рамами на первом этаже лежала серая вата, посыпанная желудями и еще не совсем сухими кистями рябины, на подоконнике за стеклами высились разнокалиберные зеленоватые бутыли с латинскими наклейками. Сбоку у крыльца — металлический скребок для очистки подошв от грязи. Над дверю — ярко начищенный медный колокольчик, а еще выше — вывеска: «Apteek. Aaron Boker». В полумраке серого ноябрьского дня поблескивали за стеклами дубовых шкафов бутылочки с микстурами, тонкие резинки прижимали к ним бумажные язычки с описанием состава. Аккуратно выстроились пирамиды коробочек с таблетками и порошками. За массивной дубовой стойкой сидел розовощекий черноглазый молодой человек в белом халате — аптекарь Арон Бокер, недавний выпускник Тартуского университета. Он отламывал печать на бандероли, пытаясь не намусорить сухим сургучом, и уже почти закончил это занятие. Арон вытаскивал лист бумаги из конверта, когда отчаянно заверещал колокольчик, и в аптеку ворвалась молодая дама. Она упала на скамейку, откинула с лица вуаль и разрыдалась. Арон выронил из рук письмо и бросился к графину с водой.

— Госпожа Черногорская! — он поднес стакан к ее рту. Дама сделала несколько судорожных глотков и утерла глаза кружевным платочком. — Опять? — сочувственно спросил Арон. В ответ женщина снова затряслась в рыданиях.

— Погодите, — засуетился аптекарь, — я сейчас… у меня есть свежие валериановые капли, я их делаю по собственному рецепту, отличная вещь… Читать дальше »

Светлана Бломберг

— С 1 августа ты едешь в дом отдыха «Вызу», — сказала мне мама. Я не смела, да и не собиралась возражать, потому что и так маялась в раздумьях, чем заняться до начала первого учебного года в педагогическом институте —  школьные друзья разъехались кто куда.  Все деньги, что я заработала за месяц в городской цветочной оранжерее, мама забрала в семейный бюджет. Мы ни в чем не нуждались, но мне пришлось отдать все до копейки. Я радовалась, что уезжаю, еще и потому, что родители в очередной раз  разругались. Папа время от времени  нарушал какое-нибудь из правил,  заведенных  мамой, мама переставала  замечать папу, мне становилось его  жалко. Отцу приходилось самому себе покупать продукты, готовить и стирать, делал он это неумело, а комфорт любил, потому заранее было ясно, что мама возьмет над ним верх до следующей ссоры. На работе папа руководил отделом, где трудились одни женщины. Все они обожали и боялись папу, но дома…

Мама сложила в сумку платья и туфли, которые я дожна буду носить в доме отдыха.  Я даже не заглянула, что она туда положила: все равно ничего другого не даст.

Я  вышла из автобуса и отправилась по единственной центральной улице маленького курортного городка к зданию администрации. Немолодые люди стояли в очереди на расселение.  Прямо у регистрационного стола ко мне подлетела девушка:

« Давай вместе поселимся! А то кругом сплошные ветераны!». Ира прехала из Ленингрда в отпуск, она работала продавщицей в Доме книги.

В соседней  комнате жила пенсионерка Пирет. Бабка она была нормальная, но в первую же ночь мы с новой подругой проснулись от ее громкого храпа за стенкой, заснуть больше не могли, оделись и пошли к морю. Читать дальше »

Семен Беленький
Светлана Бломберг

— Что ты там высматриваешь? — женщина подошла к окну. У края тротуара урчала «Волга» с инвалидным знаком. Рядом с ней, опершись на трость, стоял худощавый старик.  Из-под широкополой шляпы на воротник элегантного черного пальто падали длинные седые волосы.

— Прости, Лара, надо идти, — сказал Семен.

— Что-о?! — женщина подбоченилась, отчего ее халатик распахнулся и обнажил бывшие прелести.- Знаешь что, если ты сейчас уйдешь, то никогда больше меня не увидишь!

Семен вздохнул и задернул занавеску. Старик внизу посмотрел на часы и полез в свою «Волгу». Читать дальше »

Светлана Бломберг

В середине 90-х годов 20 века в дешевой забегаловке на Литейном проспекте в Петербурге собиралась группа литературной молодежи. Большинство ее участников писали гладкие стихи, в которых не было ни одного живого чувства. Петя с редкими волосами, заплетенными в косу, поклонник восточной культуры, писал о прелестях наркотического кайфа, пятнадцатилетняя девушка Наташа, творившая под именем Фрика Клоакина, притопывая ногой в огромном солдатском ботинке, читала стихи о жутком разврате и пьянках, которым она, судя по стихам, предается каждый день. Безнадежная графоманка Света с повадками школьного комсорга была в этом обществе организующей и направляющей силой. Она именовала себя вице-президентом союза творческой молодежи. Света договорилась с директором солидного писательского клуба о совместном вечере. Когда юная длинноногая особа приходит к пятидесятилетнему мужчине и с придыханием просит: «Научите!», отказать невозможно. Читать дальше »

Читать дальше »

2
Ноя

Прощай, муха!

       in Рассказы

Светлана Бломберг

Сквозь замерзшее оконное стекло в комнату проник тусклый зимний рассвет, и лежавший на облезлой кушетке человек проснулся, откинул с лица ватное одеяло и огляделся, стараясь вернуть ощущение приятного сна, из которого его вырвал приступ сухого кашля. Не вставая с кушетки, он протянул руку к печке: почти совсем остыла после вчерашней топки. Вставать не хотелось, но желудок ноющей болью напоминал о своем существовании, и человек, закутавшись в одеяло, направился в кухню, смежную с прихожей – самое холодное место в старом бревенчатом доме, занесенном крепко слежавшимся снегом по самые окна. Нацедив в электрический чайник немного талой воды, человек сварил жиденький кофе, отыскал пару сухарей и вернулся к печке, плотно притворив за собой дверь. Проходя мимо магнитолы, взглянул на часы: 7.58. Он присел на корточки, нашел местную радиостанцию и стал ждать обзор новостей, который передавали каждый час. Женский голос поведал о девяти тяжелых авариях, произошедших прошлой ночью и ранним утром на Южном шоссе, в результате которых четыре человека погибли и семь получили ранения; два человека погибли в огне, не сумев выбраться из горящего дома, пожилая женщина замерзла в нескольких шагах от своего хутора… Он допил кофе и повернул ручку настройки чуть вправо – частная радиостанция предупреждала об очередной волне холода,  синоптики предсказывали сорокаградусный мороз в течение нескольких ночей. Муниципальные службы призывали экономить электроэнергию… Читать дальше »

Известный писатель, лауреат букеровской премии Герман Сергеевич Курс проснулся в своей квартире на Бармалеевой улице в Петербурге. Настойчиво дребезжал дверной звонок. Герман пошарил рукой на тумбочке рядом с собой, нащупал мобильный телефон и поднес его к глазам. 10 часов утра. Курс опустил ноги, тапок не нашел и пошлепал в прихожую босиком, на ходу натягивая шелковый халат на обильно-волосатый торс. В дверном глазке он разглядел молодую девушку.

Кто там? – спросил Курс таким хриплым голосом, что сам удивился.

Я Тоня. Тоня Андреева.

Э.., вы к кому?

К вам, Герман Сергеевич.

Курс открыл дверь на ширину дверной цепочки:

Чем обязан?

Ну как же! Вы же меня приголасили на 10 часов.

Герман отчаянно пошарил по закоулкам памяти, натыкаясь на что угодно, только не на имя Тоня. Тем не менее, он снял цепочку и впустил девушку в прихожую. Читать дальше »